Сайншанд.
Александр Алейников 2Глава 1. Толя Гробман.
Пустыня Гоби - грустный край земли забытый богом. Но люди, все же нашли в этой затерявшейся пустыне место, основали в 1931 году город, и назвали его Сайншанд, что в переводе с монгольского - "Хороший источник". Назвать это поселение городом язык не поворачивается, но Монголия вот такая страна, в которой город областного значения порой меньше средненькой Российской деревушки. Можно представить ландшафт Луны, Марса, но представить ландшафт Гоби невозможно - тоскливая картина; куда бы не обратил свой взор, всюду, грязно-серая песчанно-гравийная земля, убегающая от твоих ног к самому горизонту. Ученый люд, рассмотрел в этой пустыне много специфических особенностей и с восторгом описал их в своих трактатах; но на то он и ученый люд, а со стороны рядового обывателя занесенного в эти края нелепыми превратностями судьбы, - гобийский пейзаж восторга и восхищения не вызывает. Нет ни травинки, ни былинки, ни самого захудаленького ковылька; только порой катит через бескрайние просторы пустыни, перекати-поле, - верблюжья колючка. Небо над пустыней, такое же мрачное и хмурое, постоянно затянутое мутно-серыми облаками и желтым, песчано-пыльным маревом. Вся эта "красота", находится на высоте 938 метров над уровнем моря и встречает пришлых, суровым, резко континентальным климатом. Не многие виды живых существ, выживают в этих экстремальных условиях, но человеку приходится приспосабливаться и выживать.
В окрестностях Сайншанда дислоцировалась 41 мотострелковая дивизия Вооруженных Сил СССР, куда меня в 1983 году перевели для прохождения дальнейшей службы. Гарнизон состоял из двух военных городков "Северный", и "Южный", и военного аэродрома "Восточный". Монгольский Сайншанд находился несколько в стороне и главной его достопримечательностью было здание железнодорожного вокзала. Железную дорогу и это здание в начале пятидесятых строили все те, кого репрессировали и выслали с родных земель как врагов народа; другими словами - зеки. Строительство осуществлялось 127-м отдельным железнодорожным батальоном НКВД. Железная дорога из Советского Союза, через пограничную станцию Наушки, проходила монгольские города Дархан, Улан-Батор, Чойр, Сайншанд, в Китайскую Народную Республику. Расстояние от Сайншанда до границы с Китаем, составляло около тридцати километров, и черта этой границы ни чем, не обозначалась. Не было ни пограничных столбов, ни контрольно-следовой полосы, ни заграждений из колючей проволоки.
От Дархана до Сайншанда, моим попутчиком был капитан медицинской службы, Толя Гробман. Не успел я войти в купе, как Толя, словно старому знакомому, сходу выпалил: - Старлей! Знакомиться потом будем, водка греется! Я сразу понял, что Толя простой русский мужик, хоть и еврей, а поскольку я не антисемит, меня долго уговаривать не пришлось. Он ловким движением извлек откуда то бутылку "Пшеничной", и разлив по стаканам ее содержимое, слегка чокнувшись о мой стакан, осушил свой до донышка.
- На дне стакана водка крепче, - чуть поморщившись, закусывая куском курицы произнес Толя, - а алкоголь в малых дозах, полезен в любом количестве!
Я утвердительно кивнул головой и последовал его примеру. Толя после выпитого стакана заметно осовел: карие глаза его замаслились и начали слегка косить, под скулами ритмически задергались желваки. Выпитая водка подействовала на него мгновенно. Он крякнул от удовольствия, вытер губы ладонью, закурил и уже умиротворенный и счастливый представился. Его фамилия Гробман, в переводе с идиш означает- толстый. Но толстым Толя не был, и Толей не был так-же; Толя его придуманное имя, а настоящее по паспорту Алон. Но поскольку он представился Толей, в этом рассказе я буду называть его так. Анатолий ехал в Сайншанд, там в гарнизонном госпитале он работал врачом дерматологом. Ехал из Читы; в окружном госпитале он проходил переквалификацию на гинеколога. В гарнизоне не было женского доктора, в связи с чем, были специфические проблемы. На вид Анатолию сорок, среднего роста, сухопарый, остроносый, с чуть на выкате, карими глазами, веселыми и прозорливыми. Он всю жизнь мечтал быть музыкантом, но родители посчитали, что музыка это баловство, а настоящий мужчина должен овладеть серьезной профессией: - стать доктором. Чтобы не раздражать родителей; - в еврейских семьях это не принято, Толя закончил Одесский медицинский институт, и получив диплом был призван на воинскую службу. От службы он удовольствия не получал, (служба не женщина) но его денежное содержание, по сравнению с гражданскими докторами было выше в три раза, а это серьезный аргумент в пользу того, что служба все-таки полезна. Так он убил в себе выдающегося музыканта. Я не знаю каким музыкантом стал бы Анатолий, но дерматологом он был хорошим, о чем я узнал позже в гарнизоне. Толя был веселым жизнерадостным человеком, всю дорогу до Сайншанда не умолкая ни на минуту он рассказывал житейские истории, гарнизонные сплетни и анекдоты, преимущественно про евреев и на медицинскую тему. Я спросил его:
- Почему ты избрал своей специальностью кожные болезни?
Ни на минуту не задумываясь Толя ответил:
- Потому, что мои пациенты никогда не будят меня по ночам, не умирают от своих болезней, и, что самое главное, редко от них выздоравливают. И вообще, ты знаешь кто такой Гиппократ?... Это один старый, одесский еврей. Кстати Гиппократ сказал, что водка это волшебный эликсир, он залечивает душевные раны и дарит божественное понимание всего сущего! А по сему, в Улан-Баторе поезд стоит тридцать минут и нам, чтобы нескучно доехать до Сайншанда, надо купить хотя бы пару фуфырей водочки!
Толя не знал что такое мера. Он никогда не умел и не хотел пить в меру: - водка всегда заканчивалась гораздо раньше. Но тем не менее поезд все-таки привез нас в Сайншанд и мы нашли в себе силы и волю, самостоятельно, на своих собственных ногах покинуть вагон.
Здание железнодорожного вокзала, поражало своей помпезностью. На фоне окружающей нищеты и убогости, вокзал был просто сказочно-красив и относительно современен. На привокзальной площади паслись коровы, пожирая бумагу, всевозможный мусор и упаковочный целлофан , но как ни странно умудрялись давать молоко, и много качественного навоза. Молоко употреблялось в пищу, а высококачественные лепешки навоза, после того как высыхали, использовались в качестве топлива, для обогрева юрт и приготовления пищи.
Меня встречали кассир и бухгалтер банка, в котором мне предстояло еще год работать, наслаждаясь экзотическими "прелестями" гобийского убожества. Надо сказать, что только в Сайншанде, сразу по прибытии мне выделили две комнаты в благоустроенной трехкомнатной квартире, на четвертом этаже с видом на горизонт. Моим соседом по коммунальной квартире был лейтенант Бутылкин со своей беременной женой Аллой. Бутылкин был взводным, и целыми сутками пропадал на службе, укрепляя боеготовность 41-ой мотострелковой дивизии. Вся боеготовность в основном сводилась к поддержанию техники в исправном и чистом состоянии. Что касается исправности, - боевые машины были исправны, но беда была в том, что из-за сильной запыленности вылизывать их приходилось каждый день с утра и до ночи, а порой перед инспекторскими проверками с ночи до утра. Командование дивизии делало все возможное и невозможное, чтобы офицеры как можно меньше были дома и как можно больше на боевом посту в казармах и ангарах. Надо сказать, что служить в гобийской пустыне для офицеров было неплохо, солдаты не бегали в самоволку, так как бежать было некуда, везде, куда не кинь взгляд, - выжженная, опаленная солнцем земля. Солдаты драили технику, а офицеры пили водку, играли в карты и нарды. Неуставных отношений в дивизии почти не было, солдат дрючили до такого состояния, что бедным, только бы добраться до койки, и посмотреть во сне очередной сериал из гражданской жизни. Не могли их ввести в соблазн даже чумазые монголки, косяками нарезающие круги около забора и ворот части.
Описывать свою работу военного банкира не буду, - не романтично. Вся романтика была после службы, за дверями банка. Да и романтичной эту жизнь в пустыне можно назвать условно. Я не пожалел, выбрав стезю военного финансиста; нормированный рабочий день, ни каких нарядов и дежурств, ни сапог, ни горячо любимого личного состава. Каждый день после работы, я был свободен как вольный ветер. Служба в военном банке отличается от службы начфина воинской части, последняя не всегда безопасна. В 1982 году, в Сайншанде, рванули армейские склады боеприпасов и погиб один человек, - начфин одной из воинских частей. Во время этого безумного фейерверка, продолжавшегося несколько дней, он был дежурным по части, и занимался эвакуацией личного состава. Один из снарядов, крупным осколком оторвал ему голову. Бедолагу даже медалью посмертно не наградили. Трагедия случилась из-за того, что солдат узбекистанской национальности, находясь в карауле по охране этих складов, увидел сурка, и у него хватило дури пальнуть в него из автомата. Попал он в сурка или нет неизвестно, а вот что попал в ящик с снарядами, это установлено военной прокуратурой. Как ни странно, находясь в эпицентре этого происшествия, солдат остался жив и невредим; на некоторое время потерял слух и аппетит, и конечно со страху обосрался.
Когда пожар и взрывы закончились, а складские площадки и ангары восстановили, случился другой загадочный казус. На Сайншанд пошли эшелоны с боеприпасами для пополнения утраченных при взрыве и один из эшелонов, по какому-то недоразумению, мимо Сайншанда проследовал государственную границу Монголии и остановился на какой то китайской станции. У наших китайских "друзей" и у самого товарища Мао, по европейски округлились глаза; это вызвало не понимание и ужас, готовый перерасти в международный скандал. Но благодаря усилиям советских дипломатов, скандал замяли, а эшелон со снарядами вернули в Сайншанд под разгрузку. Поскольку этот эшелон несколько дней простоял на территории Китая, Командование Вооруженных Сил СССР, приняло решение, все эти боеприпасы уничтожить. Мало ли что могли злобные китайцы сотворить с этими боеприпасами... Одному богу известно! Весь этот эшелон боеприпасов в течении месяца взрывали на полигоне. Береженого Бог бережет!
Продолжение здесь:
http://www.proza.ru/2015/10/14/2386
Тема: Сайншандинская завалинка (Прочитано 77219 раз)